Народное восстание в стиле Пугачева

Причиной бунта стали тамошние полицейские чины, которые развращали и насиловали девок, грабили и стращали весь уезд. «Что-то мои орлики расхорохорились. Государь будет недоволен», – думал думу Сахарченко, нежно гладя коротко остриженные волосы на голове.

Впрочем, настроение у него было не самое унылое. Третьего дня пришел дилижанс, объехавший все губернии – полицейские отделения, как положено, передали по мешочку с денежными векселями за последний квартал. Это не могло не радовать. Значит орлики не только с девками балуются, но и вовремя собирают рубли для ведомства. А что, рассуждал Сахарченко, ничего противозаконного он не делает, ну собирает дань с уездных полицейских, так ведь эта система досталась ему от попередников, и даже попередников попоредников. Так что его вины в данных действиях нет, а если и есть, то с облегчающими обстоятельствами, мол, просто соблюл традиции в министерстве. Кто осудит?

При слове «осудит» министр невольно вздрогнул. Последнего ему очень не хотелось. Поднеся поближе свечу к донесению о крестьянском бунте, он еще раз внимательно его прочитал. «Выговор, уволить, расследовать. В общем, нужно сделать вид, что я отреагировал», – вслух сказал он, нечаянно задув свечу.

Комнату накрыла непроглядная тьма. Министр осторожно положил письмо на стол, начав шарить по ящикам в поисках спичек. Безуспешно шурша содержимым ящиков, Сахарченко вдруг запаниковал. Его, взрослого 50-летнего мужчину пробрал страх. Казалось, даже ранее прилизанные волосы чуть приподнялись. Вдалеке послышался какой-то непонятный звук. Будто кто-то кричал ему, стараясь привлечь внимание. Слова звучали неясно, и потому их смысл не был понятен. Но через несколько минут звучание приблизилось, и теперь его превосходительство все яснее стал разбирать фразы и предложения. «Виталий Юрьевич, беда, ой беда. В Николаевской губернии объявился Стенька Разин. Говорят однофамилец окаянного смутьяна. Народ поднимает к бунту, вещают, что мучают их стражи порядка. Скинут они эту злодейскую власть», – донес ему известия голос. С трудом осознавая происходящее, министр замер с открытым ртом. Так это теперь не только локальный бунт, а целое народное восстание. Боже, спаси и сохрани!

Пока наш герой искал спасения на небе, второй голос приближался с другими страшными вестями. «Ваше превосходительство. Рядом в губернии появился еще один возмутитель спокойствия – Емельяном Пугачевым себя кличет. Говорит, не могу жить более так – нищета и несправедливость замучила», – вещал иной голос.

Это конец, рассуждал Виталий Юрьевич. Ежели столько бунтов, что на это скажет государь? Как ему в глаза смотреть – сделает меня виноватым, а сам то, гляди, отгрохал шикарный дворец в Новых Петровцах и в ус не дует. Перед глазами министра внутренних дел проплыла будущая жизнь – он в кандалах бредет к месту ссылки, вокруг идут иные арестанты, пинают его, бью и унижают.

«А-а-а-а-а», – истошно закричал Сахарченко. Немного визгливый голос министра разнесся по зданию. «А-а», – повторило эхо в дальней части коридора. И вдруг темноту разорвала чья-то фигура со свечкой в руках. «Что с вами? Все хорошо, господин министр?», – обратился помощник, принесший отчет о денежных суммах с губерний.

Виталий Юрьевич тяжело дышал. Он еще не до конца понял, что произошло. Всматриваясь в лицо помощника, силился узнать его. «А, это ты. Так не было, значит, Разина и Пугачева. Не было. Пронесло», – с облечением выдохнул он, выхватив бумаги у пришедшего.

Дрожащими руками он положил отчет на стол возле горящей свечи, которую принес помощник. Откинувшись в кресле, министр размечтался о том, что нужно съездить на целебные воды, отдохнуть. Подумал, что может доложить государю об улучшении обстановки, мол, поводов для беспокойства впредь нет.

А между тем в комнате расплылось удивительное спокойствие. Мерно отбивали в такт напольные часы. И только воск с полыхающей свечи, будто чьи-то слезы, медленно стекал на бумаги с отчетами о поборах.