Смешной стыд, или Черта, за которую нельзя

Очень бы хотелось видеть подобные суды по аннексии Крыма и вторжению на Донбасс. Когда-то никто не верил, что и высшие гитлеровские чины окажутся на скамье подсудимых, но жизнь подбрасывает сюрпризы.

Сейчас отмечается 70-летие окончания Нюрнбергского процесса – первый в истории международный суд над преступлениями против человечества. Этот прецедент колоссального значения нередко рассматривается как итоговая точка в борьбе с фашизмом. Увы, это было не так. Для большинства немцев трибунал оставался судом чужих победителей над своими проигравшими. И уж точно мало кто ставил себе в вину те преступления, о которых стало широко известно во время процесса, хотя было немало тех, кто знал о них и во время их совершения.

А затем  последовали годы построения «новой Германии», и для работы в этом строительстве привлекались тысячи квалифицированных специалистов – бывших активных строителей третьего рейха. О недавних преступлениях старались не вспоминать: дурной тон. Например, главой канцелярии канцлера Аденауэра работал Ганс Глобке – тот человек, который писал комментарии к расовым законам, помогая определять долю вредной крови у тех, кто имел еврейских родственников по отцовской или материнской линии.

Перелом в общественном сознании немцев, признание ими своей коллективной вины, без чего преодоление фашизма было бы однозначно неполным, случились значительно позже, десятилетия после второй мировой. И огромную роль в этом сыграл один смелый человек. Так бывает, когда одному удается переломить волю – или безволие – многих.

Речь идет о Фрице Бауэре, который сначала в в Брауншвейге, а затем во Франкфурте, в роли генерального прокурора земли Гессен, повел личную войну против бывших нацистов и исполнителей из гитлеровской машины массовых убийств.

Это сейчас все знают графа фон Штауфенберга, участника покушения на фюрера 20 июля 1944 года, едва ли не как героя немецкого Сопротивления. Фрицу Бауэру в 1952 году было совсем непросто привлечь к ответственности Отто Адольф Эрнста Ремера – организатора подавления заговора против Гитлера. Прокурор смог добиться лишь трех месяцев административного ареста для человека, который продолжал называть участников заговора предателями. Но было важно дать понять, что нацистам покоя не будет: Ремеру пришлось эмигрировать.

Бауэр оказался тем человеком, который, всерьез рискуя, дал знать Моссад о местонахождении Отто Эйхмана – главы отдела гестапо, ответственного за «окончательное решение еврейского вопроса». В составе израильской делегации по случаю празднования 150-летия Аргентины в Буэнос-Айрес прибыли соответствующие специалисты, нациста выкрали, судили в Израиле и по приговору повесили в 1962 году. Участие Фрица Бауэра оставалось секретом еще несколько десятилетий.

На немцев же решительное впечатление произвели процессы начала 60-х по делу сотрудников концлагеря в Освенциме. Фрицу Бауэру удалось найти 220 свидетелей, готовых давать показания. Почти тысяча работников лагеря проходила по делу, но лишь 24 удалось довести до скамьи подсудимых. Важно было то, что каждый день судебного заседания подробно освещался немецкой прессой, и становился ясен ужасный смысл работы «простых исполнителей», рутинно, изо дня в день, убивавших людей по чужому приказу. Один из них, например, стал школьным учителем и написал диссертацию о творчестве Гёте.

Сейчас Мария Захарова, спикер российского МИДа, громко смеется и паясничает, когда на Западе говорят, что главное оружие против нынешней России – стыд. Но процессы по Освенциму вызвали в немцах это чувство. Чувство жгучего стыда, в том числе и за попытки все забыть, было усилено новым поколением, ступившим в активную жизнь в 60-х, которое получило право задавать своим родителям вопрос: что же вы тогда наделали?

Процессы, запущенные Фрицем Бауэром, были, по сути, вторым Нюрнбергом, но в нем немцев судили уже сами немцы.

Нет, массового наказания причастных не состоялось. Так, из семи тысяч сотрудников Главного управления имперской безопасности, того самого, что отвечало за массовые убийства, в 60-е смогли возбудить дела лишь против 730 бывших чиновников, по большинству уголовных статей вышел срок давности. Обвиненными оказались только 11 человек, но и для тех обвинение было смягчено: у убийц не было найдено личных мотивов для убийства, что послужило смягчающим обстоятельством. Но все же произошло главное: изменилось общество, оно в конце концов отказалось искать оправдание своему прошлому.

Фриц Бауэр постоянно ощущал давление и получал угрозы. Бывший узник концлагеря, куда был помещен уже в 1933 году за попытку организовать антинацистскую забастовку, он выжил, уехав сначала в Данию, а затем в Швецию. Будучи этническим евреем, себя всегда считал немцем и немецким патриотом. Но в годы своей прокурорской деятельности говорил, что, выходя из кабинета, попадает в чужую, враждебную страну. В 1968 году он был обнаружен мертвым в своей ванной. Согласно медицинскому заключению, перед смертью от сердечного приступа он принял дозу снотворного. В этот период Бауэр готовил документы по делу о Программе умерщвления Т-4: нацистским планам массовой ликвидации людей с психическими и наследственными заболеваниями. Этот процесс так и не состоялся.

Выступая как-то перед студентами – это было едва ли не единственное его выступление такого рода – Фриц Бауэр сказал: «Когда я ясно увидел в Освенциме, что государство пошло на преступления, и что население страны соучаствовало в этих преступлениях из оппортунизма, конформизма и просто из удобства соучастия, хотя иногда, конечно и из страха, я понял, что следует сказать людям то, что они не хотят слышать: что в нашей жизни есть черта, граница, за которой человек не может позволить себе соучастие». И кто сказал, что никто больше не встанет перед таким выбором? «Ничто не принадлежит истории. Все в настоящем и может снова стать будущим».

Процесс денацификации был долгим и мучительным. Но он был. Сколько-нибудь подобного процесса декоммунизации не было, результат – путинизация, и ее де- где-то далеко впереди. Главное, чтобы нашлись мужественные люди, необязательно много, которые бы сделали то, что им велят совесть и стыд.

За неизбежность.

Налил и немедленно выпил – Леонид Швец