Друг Борис и выжившие, или Убитое завтра

Сейчас, оглядываясь назад, даже невозможно себе представить Россию с Немцовым во главе. Когда, в какой момент то, что казалось вероятным и ожидаемым, руку протяни, стало просто немыслимым? Когда рано превратилось в поздно?

В двухчасовом фильме «Слишком свободный человек», который в субботу в киевском Доме кино презентовал один из авторов, Михаил Фишман, нет ни слова журналистских комментариев. Только сам Немцов на видеозаписях, телехроника и воспоминания людей, которые его знали. И по мере того, как события движутся от девяностых в двухтысячные и дальше, в густопсовую путинщину, просто физически ощущается, как из кадра уходит воздух.

«Шальные девяностые» - заезженный штамп, в котором перемешан ужас с восторгом: ужас от беспредела и восторг от раздвигающихся пределов. Действительно казалось, что возможно все. А нулевые-десятые показали, что из всего возможным стало исключительно гнидное. Не забалуешь, но не очень-то и хотелось. Россия оскотинела и успокоилась. Не сразу, а как та лягушка в воде, градус которой постепенно вырастает до кипятка. И герои девяностых, вспоминающие в фильме Бориса Немцова, в основном, такие, успокоившиеся и принявшие себя в новом качестве, за редкими исключениями. Слышать от них оценку Немцова, неуемного и не сдавшегося, это особенное чувство. Украинский зритель имел специальную возможность пережить его, когда о Немцове стал рассказывать Виктор Ющенко. У нас ведь тоже своя история нулевых-десятых, убившая множество иллюзий.

Представление о том, как происходит одичание, дает история, рассказанная Михаилом Фридманом, главой «Альфа-Групп», владельцем одного из самых крупных российских состояний. Немцов с Фридманом очень тесно дружили, особенно сблизившись, когда Борис Ефимович стал сбитым летчиком российской политики. Уже в период нешуточной травли со стороны Кремля бывший вице-премьер, оставшийся без особых средств к существованию, спросил друга, не найдется ли в его огромном хозяйстве какой-то должности для него. Фридман объяснил, что не может на это пойти, потому что власть просто порвет его бизнес: дескать, никто же не поверит, что он не поддерживает оппозиционную деятельность Немцова. А по мере нарастания давления на Бориса и ожесточения противостояния того с Кремлем пришлось ограничить и минимальные дружеские контакты, ставшие «токсичными», по определению миллиардера. Михаил Фридман, конечно, говорит, что Немцов все понял и нисколько не обиделся. Друг ведь.

Другой друг, Анатолий Чубайс, отказался принимать участие в съемках фильма. Может, это в определенном смысле и честнее со стороны одного из привилегированных чиновников путинской России, убившей Немцова.

В девяностые мы очень внимательно и с большой надеждой следили за происходящим в России, в Москве. Общественная жизнь там была ярче, там было больше незаурядных людей, сказывался центростремительный эффект вчерашней советской столицы. Но незаурядных в итоге переиграли, сломали, купили, а кого-то убили заурядные. Системная серость и мертвечина победили индивидуальную яркость, свободу и жизнь. Это очень серьезный урок, который в полной мере касается и Украины. Во-первых, потому что российская мертвечина отхватила части нашей страны, и там уже шестой год идут гангренозные процессы. Во-вторых, у нас катастрофический дефицит ярких и незаурядных.

Отчаянный поиск людей во власть, происходящий у нас на глазах, показывает, насколько все в этом отношении плохо.  Там, в России, не смогли, не сумели отбиться от наступления серости и подлости очень сильные фигуры, сливки антисоветского сопротивления, с опытом государственного управления в чрезвычайных условиях и целостной системой ценностей. Наше нынешнее элитное безлюдье – опасный симптом беззащитности страны перед худшими вариантами будущего.

Михаил Фишман, комментируя свой фильм о Борисе Немцове, сказал, что мы даже не отдаем себе отчет, насколько в истории все зависит от отдельных людей. К сожалению, не меньше решает и их отсутствие.

За людей, за настоящих, тех, что были, и тех, что еще будут.

Налил и немедленно выпил – Леонид Швец