Why nations prosper. Уроки английского

Как я уже говорил ранее, эта книга полезна не как изложение некой концепции (здесь она очень слаба), а как сборник исторических зарисовок и анекдотов, с которыми, правда, тоже нужно быть осторожным, так как авторы иногда жертвуют правдой в угоду своим представлениям о реальности.

Речь пойдет об английской загадке, которая мучает экономистов уже лет сто. Загадка состоит в том, почему Промышленная революция началась именно в Англии, то есть, что послужило  причиной для этого? В этом вопросе существует множество мнений, но есть и некий консенсус, который состоит в том, что, пожалуй, трудно выделить какую-то одну решающую причину, и что мы имеем дело с комплексом причин или даже совпадений.

Причиной, по которой этот вопрос вообще существует, является поиск некоего рецепта, некоего набора государственных политик, которые можно повторить и «внедрить» в своей стране или порекомендовать в качестве универсального рецепта.

Парадокс, который здесь совершенно очевиден, состоит в том, что Англия дала самый мощный импульс развитию цивилизации в ее современном виде, но за этим не просматривается никакой осознанной политики. Никакого реформаторства мы здесь не найдем, имена героических политиков «поднявших Англию с колен» не известны не только нам, но и англичанам просто потому, что таких реформаторов не было.

Тем не менее, попытки найти “начало реформ” или начало специфического “английского пути” не прекращаются. Сейчас можно назвать три наиболее популярных места с которых якобы начинаются те отличия Англии, которые позже сделали ее владычицей морей. Первой отправной точкой считается Великая хартия вольностей. Но документы, ограничивающие власть короля известны по всей Европе, ничего особенно английского в хартии нет. «Золотой век» Елизаветы (разгром испанской армады, расцвет наук и искусств, Шекспир и прочее) считается второй такой точкой, но, опять же, абсолютно уникального там было не так много. Наконец, ссылаются на «Славную революцию», которая непосредственно открыла дорогу «капитализму» в Британии, но и тут стоило бы напомнить о том, что «буржуазные преобразования» в Голландии начались раньше.

Заметим, что эти события и эпохи рассматриваются исключительно с точки зрения деятельности властей. С борьбой баронов с королем, со сменой внешнеполитических ориентиров и внутренней политики или со сменой династии. Это неудивительно для исторического и экономического мейнстрима, который прямо связывает развитие страны с «правильными» или «неправильными» действиями властей.  Однако, особенность Англии следовало бы искать не во власти, а в том, что ее окружало и что влияло на нее. Например, как я уже говорил, хартии, ограничивающие власть короля, принимались во многих местах. Однако, короли довольно быстро получали свою власть обратно. Но не в Англии. Еще Иоанн, который подписал Великую хартию, пытался отменить ее, для чего он обратился за помощью к Папе римскому. Папа отменил хартию, но это не помогло. Затем другой король, будучи на войне во Франции, сделал то же самое, но бароны опять заставили короля подтвердить верность хартии. Именно обстоятельства такого рода отличают английскую историю от истории других стран, в Англии почему-то всегда находились силы и обстоятельства складывались так, что централизационные тенденции королевской власти встречали явный или скрытый отпор.

То есть, первый английский урок состоит в том, что ключ к изменениям лежит не в действиях властей, а в том, что и как влияет на эти действия со стороны общества. Рост государства является универсальной тенденцией во всем мире и во все времена. С другой стороны, такой же универсальной тенденцией является экономический рост в его «австрийском» понимании через сбережения, капитал и «удлинение производственных цепочек». Когда эти две тенденции встречаются, обычно побеждает первая, то есть, государству удается ослабить рост, а иногда и полностью остановить его.

В случае Англии обстоятельства складывались так, что государство было ослабленным довольно долго, по крайней мере, достаточное время для того, чтобы универсальная тенденция к экономическому росту смогла запустить промышленную революцию. И, кстати говоря, после взрыва 19 века, английское государство с успехом наверстывало упущенное и скорость наверстывания только увеличивается. Сегодняшняя Великобритания, в которой публике запрещают ножи и преследуют несогласных с официальной политкорректностью, уже совсем не похожа на владычицу морей и родину промышленной революции.

В общем, когда речь идет о том, чтобы заимствовать институты или какие-то экономические рецепты, нужно понимать, что у них всегда есть «невидимая» часть, в виде обстоятельств, в которых они существуют. И если речь идет о рецептах экономического роста, то главным таким обстоятельством является то, что не дает государству расширяться. «Законы» и «конституции» лишь иллюстрируют эти обстоятельства, да и то не всегда и уж совершенно точно, не они являются причиной роста и процветания. Это второй урок.

Третий урок, и здесь мы переходим к главной части этой колонки, состоит в том, что давление на власть продуктивно тогда, когда само оно децентрализовано и распределено по многим игрокам. Мало того, эти самые игроки заняты не борьбой за свободу, не реформами и не еще какой-то политической фигней, а просто преследуют личные и групповые интересы.  Равнодействующая их интересов и приводит к тому, что государство оказывается ограниченным.

Наконец, четвертый урок, и самый важный урок состоит в том, что сами эти игроки должны постоянно меняться и должна существовать возможность постоянного подключения новых игроков. Мы найдем много стран, в которых существует активный лоббизм, но состав самих лоббистов ограничен и доступ в это сообщество непрост. Англия отличалась в этом вопросе тем обстоятельством, что там существовал институт, который открывал лоббистские возможности для разных групп. Этот институт — институт петиций. Аджемоглу и Робинсон в своей книге говорят о нем достаточно подробно, и это то полезное, что я почерпнул из этой книги. Разные группы в разное время прибегали к институту петиций для лоббирования своих интересов и равнодействующая этих интересов и дала нам ограничение государства с соответствующим результатом (разумеется, Аджемоглу и Робинсон рассматривают петиции совсем с другой стороны). 

Институты, подобные петициям, действуют в своего рода рыночной среде. А главным источником могущества рыночных сил является совпадении интересов. Каждый хочет, чтобы право петиций существовало для него, но не существовало для его оппонентов. Но поскольку «все» не являются оппонентами «каждого», то «каждый» поддерживает право петиций, когда оно касается его и тех, чьи интересы с ним не пересекаются. Таких “непересекающихся» большинство. Поскольку каждый ведет себя таким образом в отношении института в целом, институт петиций сохраняется, несмотря на то, что многие бы хотели его отменить и большинству не нравится, когда петиции используют против них.

Это, правда, не означает, что существованию такого института ничто не угрожает. Отмена хлебных законов и чартистское движение, по-видимому, были пиком института петиций, после чего он пришел в упадок и сегодня является жалкой пародией на себя самого. Подозреваю, что главной причиной упадка стал рост независимости депутата парламента от избирателей. Отмена имущественного ценза и расширение избирательных прав привели не только к изменению состава этих самых избирателей, принесших с собой другую (иждивенческую) мотивацию, но и к тому, что их стало слишком много для того, чтобы прислушиваться к их мнению. В Англии до реформ избирательного права существовали округа с несколькими десятками избирателей, то есть, как правило, все эти люди знали друг друга и депутат в буквальном смысле мог «услышать каждого».

В общем, петиции сделали для меня более понятным работу спонтанного механизм давления на власть, который сдерживал рост государства и создал условия для промышленной революции в Англии.