Праздник Бушера: зачем России ядерная дружба с Ираном

Если бы в свое время в Киеве решились на строительство почти уже заброшенной атомной электростанции в Иране, сегодня рядом с вице-президентом этой страны находился бы гость из Киева, а не из Москвы. И ядерное топливо в Бушер поставлялось бы из Украины, а не из России, а мы, напомню, в отличие от соседей, лишены доходов от экспорта энергоносителей, и иранские нефтяные деньги нам бы очень пригодились.
С другой стороны, выиграла ли Россия, не поддавшись на уговоры Запада и решившись­таки на иранский проект? Бушер оказался демонстрацией технологических проблем России и Ирана — сроки запуска атомной станции неоднократно откладывались, и всякий раз было неясно, что послужило причиной переноса. Политические проблемы и разногласия сторон перемежались с производственными нестыковками, производственные проблемы объяснялись политическими соображениями, а политические соображения мотивировались производственными нестыковками — и так до конца, до дня запуска.
Когда Россия решила участвовать в строительстве Бушерской АЭС, главных аргументов в пользу ее согласия было несколько — и политических, и экономических, и технологических. Россия демонстрировала самостоятельность своей внешней политики, уход от эры раннего Ельцина, когда важнейшие внешнеполитические решения принимались в согласии с Западом и с осознанием собственной ответственности. Строительство АЭС в Иране показывало, что у Москвы теперь собственная внешнеполитическая стратегия и собственные союзники. С экономической точки зрения Москва рассчитывала на прибыль от участия в проекте — это во-первых, и на участие в других проектах Ирана — во-вторых. Отдельная история — обогащение лоббистов — стала достоянием общественности после задержания на Западе бывшего министра атомной энергетики России Евгения Адамова. И, наконец, в Москве хотели продемонстрировать — на будущее — высокую квалификацию российских атомщиков.
Кроме того, когда российские специалисты подключились к строительству Бушерской АЭС, лоббисты их участия в проекте настаивали не только на прибыли, которую получит Россия, если поможет Ирану завершить атомный долгострой, но и на политических преференциях — Москва значительно укрепит свои отношения с Тегераном, станет важным партнером этой страны в регионе и посредником между Ираном и Западом. Однако на деле политических успехов нет.
Участие в строительстве АЭС продемонстрировало Западу в целом и Соединенным Штатам в частности политическую недальновидность российского политического руководства, ностальгию путинской команды по советскому наследию и непрофессионализм тех, кто не смог просчитать последствия участия в иранской ядерной программе. Сама Россия вынуждена была метаться между стремлением не потерять лицо перед своими западными партнерами и сохранить хорошие отношения с Тегераном. Минимизировалось участие России в ближневосточном мирном процессе — при внешне неплохих отношениях с Израилем доверие к Москве было подорвано игнорированием израильских предупреждений об опасности иранской ядерной программы и безответственности российского участия в ней. Даже сейчас, когда АЭС запущена, нельзя утверждать, что поставлена точка в бушерской истории, продолжавшейся, между прочим, 15 лет с момента начала российского участия в ней вместо заявленных четырех. Иран находится в непростых отношениях с международным сообществом и весьма болезненно реагирует на любые попытки поставить под сомнение мирный характер его ядерной программы и реально контролировать действия режима аятолл по возможному созданию атомного оружия.
Сергей Кириенко приехал в Бушер всего через несколько недель после того, как иранский президент Махмуд Ахмадинежад раскритиковал своего российского коллегу Дмитрия Медведева. И таких эпизодов в российско­иранских отношениях будет еще немало, так как Тегеран будет создавать ядерное оружие, а Москва все равно вынуждена будет сохранять лицо перед Западом и поддерживать хоть какие­то меры по блокировке этих попыток.