Могучая кучка: 17 фактов из жизни в стране, которой больше нет

Очереди
Когда вспоминают СССР, то почему-то чаще всего вспоминают об очередях. Современному человеку это кажется не очень большим затруднением: мол, можно и постоять, чему тут возмущаться? Но рассказчики об очередях забывают добавить, что очередь была верным признаком того, что в магазине что-­то «дают», что-­то «выбросили». То есть нормальное, обычное состояние магазина — это отсутствие товара, хоть сколько-­нибудь достойного обмена на денежные знаки, а значит, и отсутствие очередей. Вообще говоря, в СССР были какие­-то «категории снабжения», согласно которым устанавливался ассортимент и качество завозимых продуктов. Эти категории были предметом торга и борьбы среди бюрократов. Один мой приятель, родом из Твери, попав в Киев, был потрясен магазином с вывеской «Мясо». Такая вывеска предполагала частую продажу мяса. В Твери такого не было.

Блат
Советский человек снабжался по блату. В магазинах ничего не было, но в холодильниках было все. Блат был высоким искусством прямого обмена. В нем все обменивалось на все — должности, связи, знакомства, продукты питания, доступ к тем или иным благам, тем или иным людям. Блат отличался от «спекуляции», так как товары по блату отпускались, как правило, по номинальным ценам, оплатой была взаимная услуга либо сама возможность такой услуги. Но разумеется, это не считалось оплатой, это было «честно». Блат считался приличным, а «спекуляция» — нет.

Сакральные продукты питания
В СССР было много малообъяснимых «фишек». Одной из них был сакральный хлеб. Вокруг хлеба существовала постоянная истерика. Его нужно было есть и нельзя было выбросить. Если учитель увидел, что ты выбросил корку хлеба, был скандал. Хлеб был неотъемлемой частью советской пропаганды. Первый концерт Чайковского для фортепиано с оркестром для меня до сих пор жестко ассоциируется с комбайнами, бороздящими бескрайние поля. Эта картинка с этой музыкой была началом программы «Время». Думаю, что партия и правительство чувствовали, что наличие хлеба является своего рода границами общественного договора. Для советского человека, пережившего несколько больших и малых голодов, хлеб был лакмусовой бумажкой стабильности ситуации. Если хлеба не было, то это означало, что уже все. Поэтому он был. В хлебном магазине на нынешнем Майдане Незалежности висели два лозунга. Первый: «Буде мир — буде хліб», второй: «Буде хліб — буде пісня». Какая глубокая логика. Не сразу и найдешь.

Книги
Советские люди с гордостью называли себя самой читающей нацией. Наверное, это так и было, учитывая количество книг «на душу населения». Поскольку книгоиздание жестко цензурировалось, советский человек имел весьма малый выбор того, что было дозволено читать. Поэтому он стремился максимально запастись любым чтением впрок. Какой бы ни была цензура, книги открывали советскому человеку иные миры, далекие от окружающей его тупости. По этой причине наши люди любили книги. Мой двоюродный дед был немаленьким человеком на Юго-Западной железной дороге. Он обладал несметными богатствами в виде сочинений Жюля Верна, Майн Рида и т. п. Иногда удавалось что-­то выпросить. Стишок «не шарь по полкам жадным взглядом, здесь книги не даются на дом» хорошо отражает отношения вокруг книг.
В книжных магазинах продавались «произведения советских авторов», то есть макулатура. Книги, которые можно было читать, распределялись. Была популярна форма подписки на полное собрание сочинений, распределялись не отдельные книги, а подписки. Точно так же поступали с подписками на газеты и журналы. Подразделению трудящихся (например, «на отдел», «на цех») выдавалось несколько подписок, и они уже сами распределяли их между собой. Газеты вроде «Правды» или «Труда» обычно шли в нагрузку. Чем выше была ваша должность, тем больше вам позволялось вольностей в чтении. Простой инженер вряд ли имел шансы получить подписку на журнал «Вокруг света». Таким же образом партия поощряла и пролетариев.
То, что советские люди понемногу разбирались во всем на свете, связано с их способом чтения. Выиграл подписку на «Науку и жизнь» — волей­неволей станешь специалистом в термоядерном синтезе.

Деньги
Часто говорят о бескорыстии и немеркантильности советского человека. Это неудивительно, ведь денег в классическом их понимании в СССР не было. Деньги не зарабатывали, их получали. Зарплата называлась получкой, которая устанавливалась тарифной сеткой, а не результатами труда. Конечно, хорошо было получать больше, чем меньше, но гораздо важнее было иметь разрешение потратить свои деньги. Даже упомянутая выше подписка, разумеется, была не бесплатна. Но доступ к ней был важнее этих денег. Так же «получали» жилье, автомобили, дачи и т. п. В зависимости от характера вашей деятельности вам полагались те или иные льготы в очереди на квартиру, машину и т. п. Борьба за льготы (то есть право получить без очереди или раньше других) была весьма нешуточной.
Существовало довольно много людей, особенно среди тогдашней молодежи, которые «уезжали на заработки». Обычно ехали куда-нибудь в Сибирь и тому подобные места. Партия и правительство оплачивали работу там значительно выше средней полосы, кроме того, она считалась пролетарской, то есть классово правильной. Думаю, что эти люди ехали также и «за запахом тайги», то есть подальше от маразма, поближе к реальному делу. Интересно, что на вырученные деньги купить им было особо нечего. Машину можно было приобрести с рук, но рынок был невелик. Квартиру можно было обменять. Придумывались невероятно сложные схемы, чтобы «обменять квартиру с доплатой». Не будем забывать, что жилищный вопрос стоял чрезвычайно остро.
Знаменитая «бесплатная медицина» тоже имела свои степени допуска. Считалось (и, видимо, были причины), что ведомственная медицина лучше, а еще лучше больницы и поликлиники 4-го управления. Предметом торговли «по блату» был допуск к услугам этой медицины. В санаториях и больницах ЦК можно было встретить людей самых разных сословий, которых там, по идее, быть не должно было.

Воровство
Советский Союз категорически проигрывал в гонке технологий. Поэтому он был лидером в промышленном шпионаже. Воровали вооружение, ЭВМ, станки и т. п. Воровали даже книги. Чужое стремились выдать за свое. Вот, например, гениальные мультфильмы про Винни-Пуха. В них нет Кенги, Тигры и, главное, — мальчика с ненашим именем Кристофер Робин. Там действуют зверушки средней полосы России (кроме разве что ослика, но он, в общем, тоже не экзотика для многонационального СССР). Великий актер Леонов, озвучивавший Винни-Пуха, вспоминал, что первоначально эти персонажи должны были быть, но потом «кто надо» сказал, что «не надо». В титрах написано что­то вроде «по книге Алана Александра Милна». А кто такой этот Милн? Наверное, какой­то одесский дядя.
Государство воровало у других государств, а люди в СССР воровали у государства. Это называлось «принести с работы» и воровством не считалось.

Производство
Советский человек ходил на работу. Ему платили за то, что он туда ходит. Суть его работы — производства — состояла в выполнении плана. Писатель, политический и общественный деятель Владимир Буковский рассказывал, как он молодым человеком работал на заводе. После того как мастер выдал задание точить какую-то деталь, Буковский начал ее точить. Однако когда мастер ушел, бывалые работники остановили юного энтузиаста. В конце рабочего дня они пошли на склад, взяли оттуда готовых деталей «согласно норме» и предъявили их мастеру. При всей утрированности этой истории она точно отражает суть происходившего.
Думаю, что именно отсюда наше понимание предпринимательства как своего рода выполнения плана. Мы считаем, что предприятию все равно, что оно производит и как продает. И что оно заинтересовано лишь в том, чтобы «содрать как можно больше бабок». Мы не верим в конкуренцию. Люди, даже молодые, рассуждают об этом, как типичные совки. Они начисто игнорируют существование потребителя продукции и то, что именно он своими деньгами оценивает качество работы.

Криминальность
Когда советский человек подрастал (примерно с пятого-шестого класса средней школы), он с удивлением обнаруживал, что находится в абсолютно враждебном мире, который никак не отражается в кино и на телевидении. Это был мир хулиганов, отбиравших мелочь у младших, массовых побоищ двор на двор, улица на улицу и т. п. В нем были «короли района» и даже «короли города». В нем были свои правила, радикально отличающиеся от официально пропагандируемых. С некоторого возраста свободное передвижение по городу становилось проблематичным. Нужно было знать пароли и уметь правильно себя вести. В Киеве сказать, что ты живешь «на Тампере» было равносильно отмазке от драки. Правда, желательно было кого-то там знать, на всякий случай. Как говорил мой знакомый, «жителями этой улицы отсижены тысячелетия». Так оно и было. Учитывая, что в СССР половина страны отсидела в тюрьме, блатной жаргон был (и остается) законной частью обычной лексики. Точно так же так называемый шансон, именуемый тогда «блатняк», имеет происхождение из тех времен, когда домашний магнитофон стал массово доступен. «Блатняк» слушали все — от профессора до гопника. Так что ничего нового и особо упаднического в нем нет. Это старая добрая советская традиция. «Криминальный» возраст заканчивался где­то лет в 20–25. Старших не трогали.
Когда в конце 1980-х начался «разгул преступности», случилось это не просто так — почва была давно готова. Этот «разгул» уже существовал в СССР в виде молодежных банд. «Старый» криминал (то есть «настоящие» бандиты и воры) не имел к этому отношения. Разгул 1990-х обеспечили «спортсмены», рекрутировавшие из уличных банд. Именно они и были беспредельщиками.

Железный занавес
За границу советскому человеку было нельзя. Он мог с трудом попасть в «страны народной демократии» и с очень большим трудом — в страны загнивающего капитализма. Для таких поездок людей отбирали очень тщательно. Многие верили, что тамошнее изобилие специально организовывают к их приезду. За границу ездили группами, в группе всегда был агент КГБ.

Политика
О внутренней политике не было известно ничего. Отец слушал «Голоса» (радио «Голос Америки». — ред.), но там тоже все было непонятно. Советологи занимались тем, что оценивали будущие перспективы советской политики на основе расстановки членов политбюро на трибуне Мавзолея. Это было примерно то же самое, что наша нынешняя политическая аналитика в популярных газетах и ток­шоу. Поэтому все живо интересовались международной политикой. Война где-то за границей была для советского человека радостным событием, она значительно оживляла жизнь. Советский человек с большим интересом следил за тем, как иракцы истребляют иранцев и наоборот.
В СССР были выборы из одного кандидата. Как так? А вот так. Вообще мало кто знал, когда эти выборы проводятся. Избирательной кампании не было (разве что принудительное собрание по встрече с кандидатом). На выборы все ходили с самого раннего утра, часов с шести. Включались громкоговорители с патриотическими песнями, все шли на участок, стояли там в очереди, заходили в буфет (под выборы выбрасывали дефицит) и шли домой. Ходить на выборы днем или вечером было глупо, дефицитных товаров уже не было. В армии в день выборов не было подъема. Дневальному запрещалось орать «Подъем!». Рядовой состав вставал самостоятельно и, офигев от добровольности происходящего, шел голосовать. Без строя.

Режим дня
Жизнь советского человека четко регламентировалась телевидением. Придя в себя после работы, он смотрел программу «Время», где ему объясняли, что к чему. Позже, во времена позднего СССР, после этой программы показывали художественный фильм. В субботу и воскресенье гражданин мог отойти от советской реальности, посмотрев «Утреннюю почту», «Клуб кинопутешественников», «В мире животных» и «Международную панораму». Для передачи «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» (где-­то раз в месяц) фестиваль итальянской попсы в Сан-Ремо был выдающимся событием современности. Детям показывали вечерние сказки. Их смотрели потому, что в конце был мультик. Сказка без мультика считалась западлом. Большие коммунистические события (вроде съездов КПСС) были трагедией, так как задолго до них, во время них и еще долго после их окончания телевидение работало в ущерб всему остальному.
Кстати, о мультиках. Вам сейчас продают диски с рекламой: «Добрые советские мультфильмы». Ага. Это вы других не видели, которые на диск не попали.

Элита
Самыми уважаемыми в СССР были люди, находящиеся на конечном этапе распределения — работники ножа и топора (мясники), продавцы и прочие труженики торговли. Очень ценились профессии, имеющие дело с трудноучитываемой наличностью, например, приемщики стеклотары и официанты. Определить степень уважаемости человека было легко. Для этого существовало лишь три критерия — хрусталь, ковры и книги (позже к ним добавился автомобиль). Чем больше этого добра в доме, тем уважаемее человек.

Вещи
Леониду Ильичу приходит письмо от ветеранов: «Дорогой Леонид Ильич! Все у нас хорошо, только вот язычок на водочной крышке перестали делать, очень неудобно открывать». «И зачем тут язычок?» — подумал Леонид Ильич, откручивая крышку на бутылке водки.
Дешевая водка закрывалась крышкой из какого-то легкого металла. Первоначально крышка снабжалась язычком, потянув за который, можно было ее открыть. Потом язычок перестали делать, и откупоривание бутылки стало довольно мучительным. Как и пользование вообще любым советским предметом. Крышки с резьбой были на водке, которая шла на экспорт.
Более всего ценились импортные вещи. Считалось, что они качественные. Прибалты здесь имели явное преимущество со своей латиницей. Их товары воспринимались как импорт. Целлофановые пакеты, особенно импортные, не выбрасывали, а стирали. Они были не только тарой, но и несли большую эстетическую нагрузку.

Собрания
«Рабинович, почему вы не были на последнем собрании?» — «Если бы я знал, что это последнее собрание, я бы обязательно пришел». Советский человек постоянно участвовал в каких­то собраниях. Собрания были частью «советской демократии». Как правило, на них утверждались заранее принятые решения. Собрания не любили не столько за потерю времени, сколько за лицемерие. Прежде чем принять известное решение, нужно было слушать занудные выступления, часто абсолютно лживые. Сидящие в зале знали, что реальные факты совсем не таковы. Для системы собрания были способом выявления «врагов народа». Происходящее было настолько лживым, что в принципе любой человек с нормальной психикой и хоть каким­-то самоуважением рано или поздно начинал буянить. Обычно такие люди стремились к простым локальным улучшениям, лежащим в рамках здравого смысла. Они не покушались на ленинский строй. Но в итоге дело обычно заканчивалось тем, что такие правдолюбы в лучшем случае спивались.
Интересно, что люди в системе понимали, что без «пассионариев» им трудно обойтись. Самой избитой темой советского кино на «производственную тему» была борьба такого вот правдолюба-новатора с закостенелым директором. Однако система была сильнее людей внутри нее и работала по своим правилам.
Думаю, наш сегодняшний мир «как бы» и «на самом деле» происходит от советских собраний. Оттуда же наше какое-­то иррациональное недоверие к решениям, принятым коллегиально.

Новый год
Новый год был единственным несоветским праздником в году. На Новый год готовили все самые лучшие номера эстрады, фильмы и т. п. В Новый год советскому человеку разрешалось побыть просто человеком. Поэтому Новый год все так любили. Было за что. Вы сейчас подумали об одном фильме, и я о нем подумал. Там совершенная правда.

Мифология
Нынешние ностальгаторы по СССР ностальгируют в основном по эпохе Брежнева. За Сталиным скучают разве что совсем странные люди. Но для тех, кто думает, что в СССР был порядок, скажу, что брежневские времена участниками событий воспринимались как отсутствие порядка. Считалось, что порядок был при Сталине.
В Советском Союзе эпохи Брежнева уже не было командной экономики в ее сталинской версии. Такая экономика была крайне затратной — половина страны работала в лагерях, другая ее охраняла, и главное, к тому времени стало непонятно, а зачем это все? Мировая революция и прочее как­то отошло на задний план, и коммунистам захотелось пожить обычной жизнью.
Капитализм считался настолько плохим, что просто нету сил. Непонятно, как при нем вообще жили люди. Я точно установил, что все, чье детство прошло в Советском Союзе, были уверены, что живут в самой лучшей стране, потому что в других точно жить нельзя. Это говорилось совершенно искренне. Помню, мы как­то нашли иностранную пустую консервную банку, на которой был изображен пухлый счастливый младенец. Мы были уверены, что это консервы не для младенцев, а из младенцев.

Жулики
Жуликов было немного. У людей не было выбора, обманывать их было не на чем. Поэтому те жулики, которые были, были гениями. Двум персонажам нужно точно поставить памятники. Первый придумал несуществующую государственную контору, получал на нее деньги из бюджета, увольнял и нанимал работников, и так несколько лет до расстрела. Второй брал взятки за поступление в вуз. Поступления он не обещал, он просто говорил, что постарается. Если ребенок не поступал, он возвращал деньги. Человек, превративший теорию вероятности в источник дохода, заслуживает памятника.

Развал
В 1982 году, после своего визита в СССР, президент Института Катона Эдвард Крейн писал: «Советское общество, судя по всему, разваливается изнутри. Если мы сможем избежать конфронтации с Советами в ближайшие 20 лет, их система рухнет под тяжестью собственной бюрократии». И он оказался прав.