Что лучше - монополия на насилие или наоборот?

Дальше начинаются фантазии, но, как правило, все они строятся на предположении, что «монополия» каким-то волшебным образом ограничивает насилие. Вот если есть «монополия», то насилия будет мало (поскольку оно у одного), а если ее нет — то много (оно будет у многих). Ход «рассуждений» примерно таков и порождается он непосредственно самой формулой «монополия на насилие».

Чтобы разобраться, что здесь не так, нам нужно ответить на два вопроса. Первый вопрос - является ли монополия на насилие значащим определением, то есть, описывают ли эти слова ситуацию, в которой мы живем и если да, то откуда возникает «монополия на насилие». Второй вопрос — действительно ли отсутствие монополии на насилие означает то, что мы себе представляем.

Начнем с самого «насилия». Это слово означает характеристику конфликта. Если я нападаю на вас с ножом — это насилие. Если вы отбиваетесь от меня табуреткой — это тоже насилие. Однако, для права и «общества в целом» имеет значение нарушение прав собственности, а не то, каким образом оно было совершено — с применением насилия или без. Права собственности можно нарушать и ненасильственным путем, точно так же и защищаться от этого можно не обязательно применяя насилие.

То есть, мы сразу же обнаружили первую странность — речь идет не о нарушении прав собственности, а о характере взаимодействия, причем с одной стороны, за бортом у нас остались ненасильственные методы покушения на права собственности и защиты от них, с другой — в одном слове «насилие» оказались объединены как агрессивные, так и защитные действия.

Здесь я должен сказать, что неважно, каким именно словом вы назовете «насилие», важно, что существуют два сущностно разных действия — покушение на права собственности и защита от него. Вам все равно будут нужны два разных слова для обозначения этих явлений. В либертарианской традиции покушение на права собственности называют «агрессией», например. Вы можете назвать это «насилием», но от этого ничего не изменится. Есть два фундаментальных явления из мира прав собственности, то есть, лежащих в самой основе общественных отношений (агрессия и защита от нее) и сугубо техническая характеристика (причем, одна из многих) взаимодействия в конфликте, интересная только судьям и полицейским, которую мы здесь называем «насилие». Поменяйте слова местами, суть не изменится.

В общем, совершенно непонятно, что делает «монополист на насилие». Выходит, что он нападает и защищает одновременно, причем исключительно насильственным путем. Возможно, понять, что такое «монополия на насилие» нам поможет мысленный эксперимент,  в котором мы просто уберем такую монополию, то есть, государство из общества и посмотрим, что из этого получится. Собственно, для такого эксперимента не нужно даже напрягать мозги, нужно знать, как функционирует обычное право, которое старше любого государства. Мы увидим следующую картину: незначительное число людей пытается добывать себе пропитание грабежом, разбоем и жульничеством, то есть, агрессией, в то время, как остальные защищаются от них как пассивным образом, ставя двери, замки и окна на свои дома, так и активным, организуя патрули, защитные агенства и наказывая воров. В основе этого состояния лежит простое, но очень часто не понимаемое явление, называемое «универсальностью права». Означает оно тот факт, что каждый из нас не просто не хочет быть убитым или ограбленным, но и  расценивает агрессию против прав собственности других, как угрозу для себя лично и потому может проявлять солидарность. Уровень солидарности зависит от ситуации — от непосредственного участия в задержании агрессора до моральной поддержки. Без возможности поставить себя на место другого никакое право в принципе невозможно, и, повторю, она совсем не зависит от наличия государства. В результате, деятельность, основанная на нарушении прав собственности маргинальна и является уделом неудачников. Риски слишком высоки, каждое нападение может закончиться ранением или смертью нападающего, всегда есть трудности с реализацией награбленного и так далее и тому подобное.

В общем, опять непонятно, что здесь может делать «монополист на насилие» и зачем он тут нужен. Давайте теперь поговорим о втором слове в нашей словесной шараде — о монополии. Может быть «монополист на насилие» каким-то образом возникает из монополий на агрессию или на защиту?

Итак, кто такой монопольный агрессор? Почему он монополист? Он может быть монопольным (то есть, единственным вором или бандой) потому, что соотношение прибылей и издержек таково, что заниматься воровством невыгодно, он единственный, кого это соотношение устраивает. Другая причина — вор может быть монополистом, потому, что перебил всех конкурентов. Но что это означает для нас? Ровным счетом ничего. Эти подробности интересны полиции и прочим профессиональным борцам с ворами, но для нашей повседневной жизни они избыточны. Мы точно также будем защищаться от воров, монопольны они на своем «рынке» или нет.

Теперь о том, кто такой монопольный защитник. Что значит монополия на рынке защиты? Это означает, что ситуация на рынке защитных агенств такова, что существует только одно агенство, оказывающее эту услугу. Оно работает настолько прекрасно, что никто не может составить ему конкуренцию. Замечательно! Опять-таки, что это означает для нас? Ничего особенного. Мы можем и сами защищаться от воров, и делаем это, когда агенства нет поблизости. Если этот монополист начнет работать плохо, на рынке появятся те, кто займет его место. То есть, нам не холодно не жарко от этой ситуации.

С «монополией на насилие» как-то опять не складывается. В естественном порядке вещей для нее нет места. Теперь давайте поговорим о неестественном, то есть, о ситуации, когда некая банда контролирует некую территорию для сбора дани. Вот здесь и появляется наша «монополия на насилие». Банда не разрешает другим бандам грабить и потому имеет «монополию на агрессию». Это же действие она выдает за «защиту», поскольку грабит только она и недопуск других грабителей вполне можно представлять, как «защиту» вас от них. Вам она не разрешает защищаться, потому, что тогда вы сможете защищаться и от банды. Вот вам «монополия на защиту». Тут и появляется наше удивительное объединение агрессии и защиты под одной вывеской «насилия». Заметим, что ключевым условием является принуждение жителей к несопротивлению банде,  без этой возможности выступать одновременно в роли агрессора и «защитника» не получится. В наиболее продвинутой своей версии, которая существует в большинстве стран Европы и таких странах, как Украина, государство не просто является единственной конторой на рынке защитных услуг, но и открыто запрещает гражданам защищаться от агрессоров, разоружая граждан и вводя законодательство, наказывающее их за защиту («меры необходимой самообороны»).

Теперь давайте посмотрим, что лучше - «монополия на насилие» или «конкуренция агрессоров»? Зачем нужна «монополия на насилие»? Чтобы максимизировать прибыль агрессора. Убрав конкурентов банда получит больше. Но означает ли это, что мы будем платить меньше? Совсем наоборот. Ведь для «монополии на насилие» мало быть просто единственной бандой на районе (то есть, быть монопольным агрессором, о котором мы говорили в начале этой статьи), нужно еще контролировать жителей так, чтобы сопротивление ей было «незаконно» и чтобы сопротивление наказывалось. То есть, доход банды, имеющей «монополию на насилие» при прочих равных будет всегда выше, чем совокупный доход «конкурирующих» между собой банд или совокупный доход монопольного агрессора. Конкуренция означает не только то, что банды несут издержки на войны между собой, но и то, что она делает невозможной ситуацию запрета на сопротивление, то есть, с бандитами теперь воюют еще и жители. Фактически, «конкуренция на рынке агрессии» возвращает нас в описанную в начале этой заметки ситуацию, когда бандиты влачат жалкое существование на обочине социальной жизни.

Таким образом, «монополия на насилие» совсем не означает, что тот, кто владеет этой монополией, будет использовать меньше насилия и агрессии. Все обстоит ровным счетом наоборот. Такая монополия, являющаяся, по сути, принудительной монополией на защиту, где вам запрещено защищаться от «защитника», максимизирует прибыль монополиста, а значит и максимизирует ваши убытки. Словосочетание «монополия на насилие» является малозначущим и сильно уязвимым в теоретическом смысле (я не останавливался, например, на том, что нельзя говорить о рынках применительно к агрессии и т. д. и т. п.), но весьма удачным в смысле пропагандистском. Оно создает иллюзию того, что монополист будет использовать меньше агрессии и приносить меньше убытков, чем конкурирующие между собой банды.

Для любителей исторических примеров классическим примером является Западная Европа. Причем, здесь не было конкуренции банд в чистом виде, здесь была скорее конкуренция  полу-монополий, то, что известно нам, как «конкуренция юрисдикций». Но даже в таком усеченном виде, она дала удивительный результат в виде культурного и технологического превосходства Запада. Постоянная борьба между папой и императором, королями и феодалами, борьба феодалов между собой, всех вместе с городами, борьба между церковью и королями, между гильдиями, цехами и многочисленными союзами, все это разнообразие, которое можно описать как «отсутствие полной монополии на насилие» создало феномен Запада. У соседей Запада, - у Орды, Московии, Османской империи - с монополией на насилие все было куда лучше. Но выиграл Запад. И выиграл сильно.