Маскаль, Каролевская и две собаки

Излишняя настойчивость раззадорила барыню. «Ну, чего тебе?», – сказала она, нервно помахивая цветастым веером, одновременно другой рукой поправляя свои длинные как сосульки локоны. «К вам бывший полицмейстер пожаловал. Геннадий Геннадьевич, собственной персоной», – тихо сказала служанка, разглядывая бархатный синеватый пояс на утонченной талии хозяйки.

От этого известия Каролевская вспыхнула. Покраснела даже сухая белая пудра, щедро намазанная на лицо обладательницы цветастого веера. Не переставая крутить пальцем свой локон, она зашагала по комнате широкими, солдатскими шагами. Взгляд крепостной, прикованной к синему поясу, шагал вместе с барыней – влево, вправо. Влево. Вправо. «Постойте», – вдруг удивительно хриплым голосом сказала неизвестно кому Наташа. Ноги вняли команде, и она остановилась. Глаза хозяйки и служанки встретились, а алые уста Каролевской изрекали удивительную фразу. «Позвольте узнать, где мой диплом?», – почему-то очень вежливо обратилась она к своей собеседнице. От такого неожиданного обращения горничная даже открыла рот. В такой позе – с открытыми ртами и слегка поднятыми руками достопочтенный Геннадий Геннадиевич Маскаль и застал сих двух женщин. Появление бывшего полицмейстера лишь усугубило их ступор.

«Мадам, позвольте ручку», – сказал Маскаль, ехидной улыбкой прикасаясь к руке Каролевской. Придя в себя, барыня отослала служанку вон, а сама, улыбаясь, начала активно махать веером, хоть на дворе и была зима. Январь-с. «Чем обязаны, достопочтенный сударь», – сказала вслух она, одновременно поймав себя на мысли, что правильнее было бы сказать «что принесло тебя, старый козел». Ехидно улыбаясь, словно читая мысли Каролевской, достопочтенный Геннадий Геннадиевич начал издалека. «Вести ко мне худые приходят, Наталья Юрьевна, – сказал он. – Будто вы свое удостоверение дома благородных девиц потеряли, а злые языки вообще говорят, что вы закончили только три класса церковно-приходской школы».

Тяжелый взгляд хозяйки веера опустился на пришельца. Казалось, стопудовый взор раздавит почтенного Геннадия Геннадиевича, сомнет его в лепешку, на которую потом наступит острый каблучок туфелек Натальи Юрьевны. Но ничего не происходило. Ничто не могло стереть ехидную улыбку с лица бывшего полицмейстера. Все также уставившись своим солдафонским взглядом в нарумяненный лик своей собеседницы, Маскаль с поддевкой улыбался на все свои старческие зубы. «Ах-ха-ха-ха», – вдруг залилась Наталья Юрьевна, переливистым с глухими нотками, смехом. «Ах-ха-ха-ха», – продолжали разливаться вопли то ли радости, то ли отчаяния дамы с веером.

«Позвольте, позвольте», – старый полицейский хотел на месте учинить допрос и узнать о наличии державных бумажек с двуглавым орлом и печатью оного учреждения благородных девиц имени В. Даля. Но комната наполнилась глухим смехом. Настолько громким, что в ушах достопочтенного Геннадия Геннадиевича помимо «ха-ха» началась слышаться песня, пропетая таким же глухим голосом. Прислушавшись, Маскаль стал различать отдельные слова: «У мене е мрия, но не було диплома. Ах-ха-ха-ха». Резко мотнув головой, Геннадий Геннадиевич хотел прогнать из сознанья слуховую галлюцинацию. Но ничего не выходило. «У мене е мрия, но не було диплома. Ах-ха-ха-ха». Подумав, что он начинает сходить с ума от этого безобразия и посмешища на всю страну, бывший полицмейстер вдруг смачно сплюнул на шикарный ковер. «Да, пошли вы к черту!», – грубо сказал Маскаль, выходя из комнаты.

Сердце старика бешено колотилось. Выйдя во двор, он приказал извозчику: «В редакцию «Малорусской правды»». Седобородый извозчик в старом, потертом тулупе с силой ударил плетью по кобыле. Повозка дернулась. И только пару дворовых псов, сипло гавкая, еще долго гнались за экипажем, огибая снежные сугробы беспокойной и сумасшедшей зимы. Январь-с.