Путешествие в голову Януковского

С утра у него уже побывал Николай Яныч Азиров, который жаловался, что по ночам ему снятся кошмары исключительно на украинском языке. На прием к психиатру приходил Сергей Гарбузов, запутавшийся в цифрах и именах: свою любовницу он называл «прибыль моя ежеквартальная», а представителей оппозиции «расходы незапланированные». Давеча к Быкову заглянул Михаил Чичитов. В кабинет к врачу он зашел в 12:05, а вышел аж в 15:15 – ох и намучался Сергей Владимирович. Вначале Чичитов не понял, где он находится, подумав, что это заседание Рады, поэтому махал руками, аки журавль – вверх, вниз. Посбивал доктору все истории болезней с полок. Кричал, глядя в портрет Фрейда, висящего на стене, «я тебя как котенка сделаю», а после, немного успокоившись, вдруг сел на стул и громко заплакал, всхлипывая и вытираясь бланками для рецептов, мол, Юлю ему жалко.

Устав от неспокойных пациентов, Быков смотрел в окно. Легкий сентябрьский ветер, залетавший в форточку, гладил лицо врача мягкими, прохладными дуновениями. Вдруг в дверь постучали. «Войдите», – хотел было сказать психиатр, но дверь без спроса распахнулась, и в кабинет вошел амбал в черном костюме, черных очках и с микрофоном в ухе, от которого тянулся белый скрученный проводок. Молча осмотрев территорию, здоровяк мельком взглянул на Быкова, заглянул под стол, зачем-то отодвинул стул и поднял с пола рецепты, заплаканные Чичитовым. Все это действие длилось буквально несколько секунд. Телохранитель вышел и в кабинет вошел объект, который амбал охранял. При виде посетителя Сергей Владимирович встрепенулся, вытянувшись по струнке.

«Доктор, представляться не буду, наверняка, вы меня знаете», – сказал посетитель и протянул руку. «Конечно, Виктор Федорович», – сказал врач, медленно опускаясь в кожаное кресло.

Возникла неловкая пауза. «Знаете, доктор, у меня проблемка одна тут маячит. С ней я не могу никак справиться», – сказал Януковский, вдруг посмотрев на врача застенчивым взглядом.

«Ну-с, внимательно слушаю», – Быков вдруг перешел на старорусскую приставку «с».

«Понимаете, доктор, – продолжил Виктор Федорович, – когда я бегу по пенькам, то считаю их в уме «раз-два-три» и так далее. Но в последнее время я стал пеньки перепрыгивать через один. И сбиваться со счету», – сделав печальные глаза, президент грустно взглянул на врача. «Ух, мне бы твои проблемы», – подумал Сергей Владимирович, сделавший умное лицо и быстро записывающий что-то на бумаге.

«А еще когда у меня плохое настроение, или как там по-научному… во, депрессия!, меня так и тянет покупать золотые унитазы. Я ими уже все склады забил. Понимаете, приду я вечером в склад, открою двери, зайду внутрь, аж глаза разбегаются – золотой унитаз там, золотой унитаз здесь. И мне аж жить хочется. Эх, унитазная жизнь у меня доктор», – вдруг очень грустно сказал Януковский.

В комнате повисла пугающая тишина. Врач думал о том, какая беззаботная жизнь у президента, знай только бегай по унитазам, как оголтелый – выплескивай свои отрицательные эмоции. А Виктор Федорович своим чутьем, как побывавший в местах не столь отдаленных, также думал о своем запасе: «Как бы этот урка мои унитазики не слямзил».

«Доктор, выписали бы мне капелек, да и пошел я», – взмолился Виктор Федорович, чьи ноги так и бежали к заветному складу.

«Да, конечно», – сказал Быков, выписывая рецепт. Дверь за VIP-пациентом закрылась с той стороны. Врач остался один. Вечерело. Холодный осенний ветер так и рвался в комнату, обдавая врача ледяным дыханием. Сергей Владимирович стоял у окна и смотрел на дерево с опадающими листьями. Доктор думал о том, что ради того, чтобы повысить свое самомнение золотыми приборами его последний пациент выдаивает из страны последние соки. О том, как ему до сих пор верят люди, и не записать ли их всех к нему на прием.

Дальше мысли доктора ушли в какие-то воспоминания детства, чистого и светлого. Стало даже немного тепло. А в этом время оборвавшийся с дерева сухой лист, кружась и перекручиваясь, пустился в первый и последний полет к окну, в котором маячил осунувшийся и грустный врач.